В обстановке богатства и роскоши «Сардис Топсайд», на двухсотом этаже над городом, появление симпатичной, и даже красивой девушки не было чем-то особенным. Так что, рыжая красотка в зеленом костюме, вслед которой свернули бы шеи все мужчины на нижних этажах, здесь не привлекала особого внимания. Не привлекала, пока не остановилась возле стола Рона Лоуэлл-Стайна и не влепила ему звонкую пощечину. Его телохранители, чтобы оправдаться за невнимательность, сорвались с мест, и с излишним усердием набросились на девушку, скрутили её, а один даже уткнул ствол ей в спину.
– Давайте, прикажите вашим мордоворотам застрелить меня! – сказала она, раскрасневшись от гнева и встряхнула роскошными волосами до плеч, – Пусть к вашему списку преступлений добавится ещё и убийство!
Рон тут же вскочил на ноги, потому что всегда был учтив с женщинами, кивком приказал телохранителям отойти и предложил:
– Давайте присядем, и вы мне расскажете, какие именно преступления имеете в виду?
– Не надо прикидываться, Дон Жуан вы недоделанный! Я говорю о своей подруге Долорес! Девушке, которую вы погубили!
– Погубил? Я, признаться, был уверен, что она будет жить долго и счастливо.
На этот раз Рон успел перехватить её руку до того, как она достигла цели – за свою реакцию и мышцы он был обязан годам игры в хоккей, поло и стрельбе по тарелочкам.
– Глупо стоять здесь вот так. Может, мы наконец присядем и обсудим всё вполголоса, как цивилизованные люди? Я закажу нам Черный Бархат – это шампанское со стаутом, если вы не пробовали – он отлично успокаивает нервы.
– Я не сяду с таким, как вы, – фыркнула она, тем не менее, садясь под давлением крепкой руки игрока в поло.
– Что ж, я – Рон Лоуэлл-Стайн, человек, которого вы ненавидите. А вы, кажется, не представились?..
– Не ваше собачье дело!
– Оставьте, не гоже женщинам так выражаться. У мужчин ругательства получаются намного лучше.
Он поднял взгляд на одного из телохранителей, который протянул только что распечатанный на карманном принтере листок бумаги.
– Беатрис Карфакс, – прочел он, – Я буду называть вас Би, терпеть не могу эти старомодные классические имена. Отец… мать… родилась… Ого, моя дорогая, вам всего двадцать два. Группа крови первая, профессия – танцовщица.
Его взгляд перескочил и медленно скользнул её телу:
— Мне это нравится, – произнес еле слышно Рон. – У танцовщиц такие красивые мускулистые тела.
От беспардонности высказывания её опять бросило в краску. Она оттолкнула хрустальный бокал с темной пузырящейся жидкостью, поставленный перед ней, но Рон решительно пододвинул его обратно.
— На самом деле я не считаю, что погубил вашу подругу Долорес. Напротив, мне кажется, я оказал ей услугу. Таки или иначе, поскольку вы так привлекательны и откровенны, я дам ей пятьдесят тысяч долларов – приданое, которое восстановит её реноме в глазах любого потенциального жениха.
Беатрис ахнула от суммы:
— Вы не сделаете этого.
— Отчего же? Сделаю. Но есть одно условие: мы с вами ужинаем сегодня вечером. А после ужина посмотрим выступление балета Национального театра Белграда.
— Неужели вы думаете, что сможете подчинить и меня своей воле? — яростно спросила она.
— Боже мой! — сказал он с едва скрываемой улыбкой, прикоснувшись белоснежным носовым платком к уголкам глаз. — Я не смеюсь, конечно, но никогда не слышал такой фразы… Точнее, чтобы её произносили вот так вслух. Вы нравитесь мне, моя Би. Вы – одно из тех чудес природы, что наделены той настоящей искренней наивностью в дополнение к маленькой круглой попке. Мой шофер заедет за вами в семь. И, отвечая на ваш вопрос, я буду откровенен с вами. Более откровенен, чем с большинством девушек, которые, будто бы ожидают некоего ореола романтизма — да, я действительно рассчитываю подчинить вас своей воле.
– У вас ничего не выйдет!
– Прекрасно, тогда вам нечего опасаться. Пожалуйста, наденьте ваше золотое платье. Мне не терпится увидеть вас в нем.
– В смысле? У меня нет никакого золотого платья.
– Теперь есть. Вам доставят его ещё до того, как вы успеете добраться домой.
Прежде, чем она смогла возразить, появился метрдотель и сказал:
– Mi scuso [ит.: Прошу прощения], мистер Лоуэлл-Стайн, ваши гости прибыли.
Пока два полных, лысых бизнесмена, по виду бразильцы, подошли и принялись усердно трясти Рону руку, телохранители помогли Би подняться на ноги и деликатно, но настойчиво стали подталкивать к выходу. С трудом сохраняя достоинство, она оттолкнула их и пошла сама. Оказавшись на улице, в сильном замешательстве, она на автомате прошла по переходу к нужной остановке, не замечая ничего вокруг совершила все нужные пересадки и наконец оказалась дома, в квартире, которую снимала со своей «погубленной» подругой Долорес.
– Пресвятая дева Мария! – завизжала Долорес, когда Беатрис вошла, – Ты только взгляни на ЭТО!
«Этим» было платье, которое Долорес протянула ей, только и успев развязать ленточки на упаковке: безупречно скроенное произведение искусства, переливающееся и отражающее свет бесконечным количеством крошечных золотых пайеток, которое было настолько роскошным, что казалось сделанным из настоящего золота. На самом деле это и было чистое золото восемнадцати карат, хотя девушки и не догадывались об этом.
– Это от него, – сказала Беатрис настолько холодным тоном, насколько могла, не без труда отворачиваясь от притягивающего взгляд платья, и рассказала, что произошло. А когда закончила, Долорес, улыбаясь и поглаживая платье, сказала:
– Значит, ты идешь с ним на свидание? Нет, конечно, не из-за меня, не из-за этих пятидесяти тысяч. Иди ради себя. Иди и получи удовольствие.
– Ты серьезно хочешь, чтобы я сходила с ним на свидание? – сказала возмущенно Беатрис, хватая ртом между слов воздух, – После всего того, что он с тобой сделал?
– Что сделано, то сделано. Теперь мы должны постараться извлечь максимум выгоды из этого. Деньги поделим пополам. А ты ещё и отлично поужинаешь. Но мой тебе совет, на всякий случай держись подальше от заднего дивана его машины.
– Ты никогда не рассказывала мне подробности…
– Не будь такой ханжой. Это не было так мерзко, как могло бы быть в старой грязной машине какого-нибудь студента. Это было после театра: я ждала такси, когда подъехала эта огромная машина, и он предложил подвезти меня. Что могло случиться? В машине был водитель и два типа на переднем сидении. Кто же мог знать, что окна затемнятся, свет приглушится, а вся задняя часть этой чертовой машины превратится в кровать с шелковыми простынями, тихой музыкой и бокалами? По правде говоря, дорогая, всё случилось так неожиданно и нереально, как во сне, что я даже не осознавала, что происходит, пока всё не закончилось, и я не вышла из машины. Ты, по крайней мере, поешь. А всё, что получила я – стрелка на чулке. А, ещё, сэкономила на такси.
Беатрис сидела в задумчивости, немного отходя от шока.
– Ты же не думаешь, что со мной произойдет то же самое? Я не такая девушка!
– И я не такая. Но никогда не упускаю свой шанс.
– Хорошо, я пойду, – твердо произнесла она, упрямо выдвинув вперед подбородок, в ее серо-зеленых глазах застыл праведный гнев. Никто не может заставить меня... делать что-либо против моей воли.
– Покажи ему, детка, – сказала Долорес, не в состоянии оторваться от платья. – И приятного аппетита.
Ровно в шесть посыльный в ливрее принес духи. «Аперж», самый большой флакон. В шесть тридцать другой посыльный, так же в ливрее, принес дымчато-серый норковый палантин с запиской: «Чтобы ваши плечики не замерзли». Золотое платье было без рукавов и бретелек, поэтому палантин оказался как нельзя кстати. Отражение в зеркале было сногсшибательным. В семь, когда дверной звонок прозвенел вновь, она была полностью готова. Гордая, с высоко поднятой головой, Беатрис вышла из дома. Она ему покажет! Лакей, сопровождавший её, сказал:
– Мистер Лоуэдл-Стайн прислал свой личный вертолет вместо автомобиля и сказал… –лакей прикоснулся к кнопке на лацкане пиджака и мелодичный голос Рона произнес: «Чем быстрее транспорт, тем скорее мы увидимся, моя дорогая».
– Ведите, – резко сказала она, в тайне радуясь, что не предстоит путешествовать в его спальне на колесах.
Если у вертолета и были подобные секреты, они остались нераскрытыми. Вертолет доставил её быстро и аккуратно прямо на мраморный балкон Лоуэлл-Стайн-Хауса, удивительного сооружения, вмещающего в себя как жилые помещения, так и офис – сосредоточение власти компании «Лоуэлл-Стайн Индастрис», а подавал руку и помогал сойти уже сам хозяин.
– Вы прекрасны и очаровательны. Добро пожаловать в мой дом, – гостеприимно сказал Рон – загорелый, красивый и респектабельный. Беатрис решила действовать смелее и перехватить инициативу в разговоре.
– Это очень хороший вертолет, – сказала она как можно холоднее, – Особенно учитывая, что он не превращается в летающий публичный дом одним нажатием кнопки.
– Он превращается. Но это не для вас. Для вас – сперва ужин и театр!
– Как вы смеете!
– Ничего такого. Вы сами начали. И это вы осмелились приехать сюда. А теперь – заходите, – стеклянная дверь поднялась, когда они приблизились и бесшумно опустилась сразу, как только вошли, – Выпьем по коктейлю? Я старомоден и люблю традиционные напитки. Вермут, водка, джин – что предпочитаете вы?
Рон указал на висящую на стене «Маху обнажённую» Гойи, конечно же, оригинал, который скрылся из виду, открыв витрину, за которой двигались в бесконечном потоке бутылка за бутылкой все марки вермута, водки и джина, когда-либо произведенные с сотворения мира. Беатрис постаралась скрыть свое невежество, не только относительно предпочитаемой марки, но и вообще, того, что из себя представляет вермут, и, махнув рукой, сказала:
– Вы же хозяин, почему бы вам не выбрать для нас обоих?
– «Капитал». Мы будем пить джин «Бомбей» с эссенцией «Нойли Прат» в соотношении тысяча к одному – как и положено.
Голосовой ассистент робота-бара услышал его, и вскоре проносящиеся мимо окна бутылки резко остановились. С этикетки на них хмуро взглянула королева Виктория. Хромированная рука выхватила бутылку, открыла ее, наклонила и вылила содержимое прямо в воздух.
– Ой! – только и успела вскрикнуть Беатрис, когда жидкость прозрачной струйкой полетела на ковер.
– Немного показушно, – сказал он, – Но мне нравятся, когда всё сделано со стилем, – и в последний момент из скрытой ниши выскочил бокал и аккуратно поймал напиток, до единой капли.
Было очаровательно наблюдать, как механическая рука энергичными движениями что-то извлекала, смешивала и взбалтывала. Магнитное поле подхватило бокал с опоясывающей его серебряной лентой и подняло на уровень глаз, и тот, как по волшебству, стал свободно парить в воздухе перед ними. Раздался звон, и на конце хитроумно соединённой руки появился распылитель эссенции для вермута и завис над сосудом. Рон небрежно протянул палец и коснулся колбы, отчего по поверхности джина разлетелись нежные брызги.
– Мне нравится прикасаться к процессу, – сказал он. – Я чувствую, что это делает напиток лучше.
Затем – раз, два, три – криогенная трубка с жидким гелием погрузилась, закрутилась и поднялась, охладив напиток с точностью до тысячной доли нужного градуса. Под аккомпанемент ещё одного звонка на конце телескопического позолоченного кронштейна появился поднос с двумя бокалами, охлажденными до той же температуры, что и жидкость и Рон спросил:
– Лук или цедра лимона?
– На ваше усмотрение, – засмеялась Беатрис, завороженная механизмом.
– Пусть будут оба, – улыбнулся он. – Побудем сегодня сибаритами.
Трубка доставила маринованные мини-луковицы, пальцы-вилки – ломтики лимона, и он протянул ей бокал.
– Тост, – сказал он, – За нашу любовь.
– Не будьте таким наглым, – сказала она, отпивая, – Мне кажется, довольно вкусно.
– Знать это – значит любить это. Я не был наглым. Я просто напомнил вам, что до конца ночи вы ощутите экстаз.
– Ничего подобного, – она поставила бокал, – Я голодна и хочу пойти поесть.
– Простите, что не предупредил, но мы ужинаем дома. Я знаю, что вам понравится: ристафель, ваше любимое блюдо. Ведь вы неравнодушны к индонезийской кухне.
Сказав это, он тронул ее за локоть и повел в обеденную комнату.
– Мы начнем с лоемпии, затем нази-горенг самбал олек, а вино… Вино! Я подобрал идеальное вино для сопровождения этих экзотических блюд.
Загремела музыка, заиграл оркестр гамелан, и вперед выплыли храмовые танцовщицы. Стол был уже накрыт, первое блюдо подано, и от него шел пар, ярусы чашек со специями и соусами медленно вращались. Беатрис уже знала, что рис будет идеальным и рассыпчатым. Она действительно любила эту еду, но он слишком много себе возомнил. Ей надо было как-нибудь смутить его.
– Мне это нравилось раньше, – сказала она, стараясь выглядеть скучающей, при этом чуть не захлебываясь слюной, вызванной восхитительными запахами, – но больше нет. Я предпочитаю...
Что? Она попыталась придумать что-нибудь ещё более экзотическое.
– На самом деле я предпочитаю... датскую еду! Те восхитительные открытые бутерброды.
– Подумать только, какую ужасную ошибку я чуть не совершил, – сказал Рон, – Убрать немедленно!
Беатрис отшатнулась, когда пол раскрылся и в зияющую пустоту провалились блюда, стол и стулья. За мгновение до того, как пол снова закрылся, она услышала ужасный грохот. Боже правый, он всё выбросил: столовое серебро, хрусталь, всё. Оркестр и танцоры пропали с подиума, и на мгновение она испугалась, что их тоже отправят в мусоросжигатель.
– Вам нравится Рембрандт? – спросил он, указывая на огромную картину, занимавшую заднюю стену. Она повернулась, чтобы взглянуть, – «Ночной дозор», одна из моих любимых.
– Я думала, она в Голландии... – начала она, потом повернула голову на раздавшийся позади неё легкий звон и не смогла закончить.
Длинный дубовый стол с двумя соответствующими стульями, уставленный ярусами еды появился в том же месте.
– Сморреброд, – сказал Рон, – если быть точным, поскольку это не совсем бутерброды. Здесь их пятьсот, так что я уверен, что вы найдете свои любимые. И пиво, Tuborg F. F., конечно же. Это единственная изысканная еда, которую следует есть с пивом. И аквавит, хитрый датский хмельной напиток, который подается замороженным в кубике льда. Ну, вы конечно же знаете.
Она не знала, но спешила выучить. Пока Беатрис ела, мысли её мерцали так же, как огоньки свечей, стоявших на столе. До того, как закончила есть, Беатрис снова стала строгой и твердой, потому что прекрасно понимала, что происходит и к чему всё идет.
– Вы думаете, что можете купить меня за деньги, – сказала она, набирая в ложку последнюю порцию «роде грод мед флоде» – красной фруктовой каши со сливками. Я, наверное, должна быть впечатлена, благодарна за всё это, и благодарна настолько, что позволю вам делать со мной... то, что вы хотите сделать?
– Вовсе нет, – он улыбнулся, и его улыбка была искренней и очаровательной, – Я не стану отрицать, что есть девушки, которых можно купить безделушками и едой, но не вас. Все это, как вы очаровательно выразились, здесь просто для нашего удовольствия. Пока я не выясню, каким будет ваше оправдание.
– Не понимаю.
– Сейчас вы поймете. В более простых культурах влюбленные падают в объятия друг друга по взаимному согласию, нет ни нападающего, ни проигравшего. Мы утратили эту простоту и заменили ее ритуальной игрой. Она называется обольщением. Мужчины соблазняют женщин, поэтому те остаются «невинными». В действительности же они оба наслаждаются союзом любви, величайшей благодатью и удовольствием человечества, а слово «соблазнение» – лишь предлог, который женщины используют, чтобы позволить. У каждой женщины есть какое-то тайное оправдание, которое она называет соблазнением, и хитрость мужчины заключается в том, чтобы найти это оправдание.
– Я не такая!
– Такая, такая. Но вы не такая, как все. Вам не подойдет оправдание в виде лишнего выпитого, грубой силы или чего-то такого же плебейского. Но мы найдем ваше оправдание. До рассвета мы его узнаем.
– Ничего не хочу слышать, – сказала она, бросая ложку и вставая, – Я хочу, чтобы мы отправились в театр.
Покинув это место, она будет в безопасности и больше сюда не вернется.
– Позвольте? Что бы это ни значило…, – он подал ей руку и помог встать. Они прошли к дальней стене, которая бесшумно поднялась, открывая театральный зал, в котором было всего два кресла, – Я нанял на этот вечер всю труппу Белградского национального театра, они ждут начала.
Она села, потеряв дар речи, и к концу представления ее мысли были все так же тревожны. Пока они аплодировали, она напряженно ждала, какой он сделает следующий шаг, и так напряглась, что заметно вздрогнула, когда он взял ее за руку.
– Вам не следует опасаться меня или насилия с моей стороны. Это не для вас, моя дорогая. Для вас, для нас – сейчас рюмка простого коньяка, чтобы мы обсудили это восхитительное представление.
Они вышли через единственную дверь, которая теперь вела в отделанную парчой комнату, где венгерский скрипач играл цыганские мотивы. Когда они уселись за стол,
появился официант во фраке и с бутылкой на плюшевой подушке. Он с огромной осторожностью поставил ее на центр стола.
– Не доверяю никому открывать такие бутылки: пробки хрупкие, как пыль, – сказал Рон, а затем добавил, – Я полагаю, что вы никогда раньше не пробовали коньяк "Наполеон"?
– Если он из Калифорнии, то пробовала, – сказала она со всей искренностью. Он прикрыл глаза.
– Нет, – сказал он с придыханием, – он не из Калифорнии. Он из Франции, страны-матери вин. Дистиллирован, разлит по бутылкам и бережно сложен на хранение во время короткого, но славного правления императора Наполеона Бонапарта...
– Но это должно быть, сотни и сотни лет назад?
– Именно так. Каждый год этот император коньяков стареет понемногу, становясь все более редким. У меня есть люди, единственное занятие которых – разыскивать его по всему миру и платить любую цену. Я не буду осквернять разговор о красоте упоминанием того, сколько было заплачено за этот. Вы сами можете решить, чего он стоит.
Пока он это говорил, его руки аккуратно и умело работали над тем, чтобы извлечь пробку, не повредив ее. Со слабым задыхающимся звуком она, наконец, выскользнула и была благоговейно положена на салфетку. Затем он налил в два круглых пузатых бокала по полдюйма и протянул один ей.
– Сначала вдохните букет, прежде чем сделать небольшой глоток, – сказал он ей, и она послушалась.
В комнате воцарилась тишина, когда они прикоснулись бокалами к губам. Она подняла лицо в благоговении, со слезами на глазах, произнесла:
– Почему... это, это...
– Я знаю, – сказал он шепотом, и когда он наклонился вперед, тусклый свет померк еще больше, и скрипач скрылся из виду. Его губы коснулись белого, обнаженного плеча, поцеловали его, затем перешли к шее.
– Ох, – выдохнула она и подняла руку, чтобы погладить его по голове, – Нет! – внезапно сказала она громко и отодвинулась.
– Очень близко, – улыбнулся он, откинувшись в кресле, – Действительно, очень близко. Вы очень страстная натура. Нам нужно только найти ключ.
– Никогда, – сказала она, и он рассмеялся.
Когда они допили коньяк, свет стал ярче, а из ножки стула незаметно сверкнуло серебристое лезвие, аккуратно порезало подол юбки Беатрис и исчезло. Рон взял ее за руку, и, когда она встала, платье начало расползаться, и на пол посыпался дождь из тысяч золотых частиц.
– Мое платье, – выдохнула она, схватившись за рассыпающийся край, – Что с ним происходит? – Оно рассыпается, – сказал он, с улыбкой садясь обратно, чтобы спокойно понаблюдать.
Процесс шел все быстрее и быстрее, и она не могла его остановить, пока через несколько мгновений платье полностью не исчезло, а у ее ног, не образовался золотой холмик.
– Черное кружево на белой коже, – сказал он, одобрительно улыбаясь. – Ты надела его для меня. С милыми розовыми подвязками чулок.
– Это грубо и мерзко! Я тебя ненавижу! Верни мне мою одежду! – яростно сказала она, сжав кулаки по бокам, слишком гордая, чтобы попытаться прикрыть руками тонкое нижнее белье.
– Браво! Я восхищаюсь твоим огненным темпераментом! За этой дверью раздевалка, ты найдешь там купальный костюм. Мы будем плавать.
– Я не хочу... – сказала она, но напрасно, потому что пол сдвинулся и понес её через дверь в скромный и элегантный будуар, где ее ждала служанка-француженка в черно-белой форме. На руке у горничной висел элегантный и простой цельный белый купальный костюм, и она улыбнулась, когда мягкие механические руки схватили Беатрис, и мигающее устройство мгновенно сорвало с нее оставшееся бельё.
– Милая мадемуазель, не беспокойтесь, – сказала горничная, протягивая ей костюм, – Оно не представляло никакой ценности, а вы, если пожелаете, будете долгие годы дорожить тем, что получите взамен.
– Меня заставили, у меня не было выбора. Но это всё не даст ему никакого результата, – сказала Беатрис, пытаясь вырваться, когда ее снова внезапно схватили какие-то зажимы, и что-то маленькое, холодное и твердое было вставлено в каждую из ее тонких ноздрей.
– Как прекрасна современная наука, – сказала служанка, разглаживая последнюю складку на идеально сидящем обтягивающем купальнике.
– Не забывайте дышать только через нос, и это будет похоже на свежий ветерок. Au revoir et bonne chance! [фр.: До свидания и удачи.]
Прежде, чем Беатрис успела что-то возразить или достать рукой до носа, пол раздвинулся, и она провалилась в воду. Инстинктивно зажав рот, она погрузилась под люминесцентную поверхность бассейна и обнаружила, что может дышать под водой так же легко, как и обычно. Ощущение было чудесным, или, по меньшей мере, новым. Звучала музыка, четко доносившаяся до ее ушей специальным проводящим составом воды, на дне сверкал белый песок. Она нырнула глубже, перевернулась и громко расхохоталась бы, если бы могла, а её прекрасные рыжие волосы струились вокруг будто на ветру.
Подплыл Рон, красивый и загорелый, в белых плавках, под стать ее купальнику, и очаровательно улыбнулся, а затем перевернулся и пощекотал ей ногу. Беатрис тоже перевернулась и улыбаясь умчалась прочь. Он последовал за ней, и они стали кружиться в трехмерном танце в кристальной воде, кружась и кружась, свободные, счастливые, беззаботные. Плывя в приятной неге, будто в невесомости, с закрытыми глазами, Беатрис почувствовала его руки на своей спине, соприкосновение тел в полный рост, и его губы на своих, и ее в ответ…
– Нет! – громко крикнула она вслух, и изо рта её вырвался огромный пузырь. Её пальцы рванули из ноздрей устройства, которые помогали дышать под водой, она ощутила внезапную, вспышку боли, когда блестящие мерцающие шарики выпали из рук, – Только через мой труп! – сказала Беатрис, выдыхая последние остатки воздуха.
С булькающим ворчанием бассейн опустел, и они оказались на влажном песке на дне бассейна.
– Волевая женщина, – сказал Рон, протягивая ей белое полотенце размером с акр, – ты мне действительно нравишься. Теперь мы будем танцевать. Гавот – тебе понравится. Будет струнный квартет, и мы наденем костюмы соответствующего времени, ты будешь великолепно смотреться в старомодном высоком белом парике и с низким, широким декольте...
– Нет. Я иду домой. Она задрожала и плотнее обернула полотенце вокруг себя.
– Конечно. Танцы были бы слишком банальны для тебя. Вместо этого мы...
– Нет. Моя одежда. Я ухожу. Ты не сможешь меня остановить.
Он поклонился, как всегда изящно, и жестом указал ей на дверь, открывшуюся в стене.
– Оденься. Я сказал, что насилие не для тебя. Насилие – не твое оправдание.
– Нет у меня никакого «оправдания», – сказала она сквозь стучащие зубы и удивилась, почему она дрожит, ведь здесь совсем не холодно.
Маленькая горничная уже ждала ее и сразу принялась раздевать и сушить, а чудесная машина в считанные секунды сделала ей прическу, хотя, по правде говоря, Беатрис этого даже не заметила. Мысли ее метались и кружились, как обезумевшие бабочки. Только когда горничная уже предлагала ей платье, она смогла успокоить бурю внутри. Отказавшись Беатрис, раздвинула створки шкафа с восхитительными нарядами, все как один её размера, и нашла простой черный костюм, прятавшийся в самом конце. Он прекрасно подчеркивал её фигуру, дух захватывало от его дорогой простоты, но он выглядел наиболее скромно среди всей этой роскоши. Напудренная, ухоженная, накрашенная, не замечая всего этого, не осознавая сколько успело пройти времени, она предстала перед Роном, который ждал в строгой комнате с дубовыми панелями на стенах.
– Последний глоток? – сказал он, кивнув на «Наполеон» на столе.
– Я ухожу! – воскликнула она, хотя вдруг поняла, что на самом деле ей хочется остаться. Проскочив мимо него, она распахнула дверь в дальней стене и захлопнула ее за собой. Лестница тянулась вверх и вниз, и она побежала вниз, пролет за пролетом, задыхаясь прыгая через ступеньки, пока не выбилась из сил. На мгновение она прислонилась к стене, затем выпрямилась, приладила волосы, открыла дверь и шагнула в ту же комнату, откуда только что выбежала высоко наверху.
– Последний глоток, – сказал Рон, поднимая бутылку.
Не говоря ни слова, она закрыла дверь, и побежала вверх, выше и выше, пока силы не покинули ее, а лестница не закончилась пыльной дверью, ведущей на крышу. Открыв ее, она вбежала всё в ту же комнату.
– Выпьем, – сказал он, наливая тонкой струйкой золотую жидкость. Подняв взгляд, Рон заметил, как ее взгляд переметнулся на другую дверь в дальнем конце комнате, – Все двери, все залы, все лестницы ведут сюда, – сказал он спокойно, – Ты должна выпить со мной. Сядь. Отдохни. У меня есть тост. За любовь, моя дорогая.
Обессиленная, она взяла бокал в обе руки, подержала немного, передавая ему свое тепло и сделала глоток. Это было чудесно. Его лицо было рядом с ее лицом, а его губы оказались в считанных сантиметрах от её уха.
– Поверишь ли ты, – шептал бархатный голос, – что этот коньяк содержит наркотик, который подавляет твою волю и ты больше не сможешь сказать «нет»? Сопротивление бесполезно. Ты моя.
– Нет, нет... – говорили ее губы, а руки говорили: «Да, да» и тянули его к себе. «Нет… нет… никогда… никогда…» и наступила темнота.
– Наркотик. Разрушающий разум наркотик… – прошептала она чуть позже самодовольным и удовлетворенным голосом. В тёплом полумраке они касались друг друга кончиками пальцев, лёжа на прохладных простынях, – Конечно, другого выхода не было. Мою волю можно было сломить только при помощи наркотика.
– Неужели ты поверила, – ответил его потрясенный голос, – Что я мог бы подмешать в этот коньяк хоть что-нибудь? Ну конечно же нет! Мы просто нашли твоё оправдание, моя дорогая, вот и всё.
Перевод с английского: Ашот Ахвердян
Редактор, корректор: Александр Шевченко
Ереван, 2023
Требуется оправдание
История о недалеком будущем
Гарри Гаррисон, 1970
